...След пропавшего ребенка найден. Фото в телеграм-канале российского чиновника. Видео с пропагандистского ресурса. Пост во «Вконтакте». Геолокация. Метаданные. Протокол осмотра источника. Лингвистическая экспертиза. И наконец — подозрение.
Но между первым следом ребенка в интернете и приговором суда — пропасть. Временная, юридическая, процессуальная, техническая.
21 марта 2022 года Офис генпрокурора открыл уголовное производство по фактам противоправного перемещения украинских детей на временно оккупированную территорию и дальнейшей депортации в Российскую Федерацию и Республику Беларусь. По состоянию на сентябрь 2025 года в рамках этого производства проверяется информация о 19 546 украинских детях.
Сообщено о подозрении 16 лицам. В суд направлено 3 обвинительных акта в отношении 10 лиц. Судебное разбирательство продолжается. Приговоров не вынесено.
Девятнадцать тысяч пятьсот сорок шесть детей. Шестнадцать подозрений. Десять обвиняемых. Ноль приговоров.
Почему?
Депутаты российской Госдумы и граждане Украины: кто среди подозреваемых
По данным Офиса генпрокурора, по результатам документирования и расследования случаев незаконного перемещения и депортации детей с оккупированных территорий Херсонской и Донецкой областей сообщено о подозрении 16 лицам. Из них 4 - граждане РФ, в том числе 2 депутата Госдумы, один из которых является доверенным лицом лидера партии «Справедливая Россия», а также жена лидера этой партии и военнослужащий 205-й отдельной мотострелковой казацкой бригады сухопутных войск ВС РФ. Также подозрения объявлены 12 гражданам Украины.
За каждым подозрением - конкретные имена, конкретные преступления, судьбы конкретных детей.
Яна Лантратова - депутат Государственной думы Федерального собрания РФ, доверенное лицо лидера партии «Справедливая Россия». Инна Варламова - жена лидера этой же партии Сергея Миронова. Подозрения им 19 марта 2024 года. Обеим инкриминируют организацию насильственного перемещения и депортацию детей в РФ.
В 2022 году женщины приехали в оккупированный Херсон под видом официального визита. Из областного дома ребенка они вывезли в Москву 11-месячную девочку и почти двухлетнего мальчика - якобы для лечения, хотя, по информации Офиса генпрокурора, малыши в лечении не нуждались. По данным ВВС, впоследствии детям, которые являются сводными братом и сестрой, выдали российские свидетельства о рождении. В своем расследовании , что Инна Варламова с мужем удочерили украинскую девочку и изменили ее личные данные: Маргариту теперь зовут Марина. Детей до сих пор не вернули.
Игорь Кастюкевич - депутат Госдумы РФ, ответственный за социальное обеспечение Херсонской области во время оккупации города. Следствие установило его участие в двух эпизодах. Первый - тот же самый, о котором говорилось выше: депортация двух детей из Херсонского областного дома ребенка в Москву якобы для лечения.
Второй эпизод - перемещение 46 детей из того же дома ребенка во временно оккупированный Крым. По данным следствия, Кастюкевич в своем телеграм-канале опубликовал видео, как детей доставляют в крымский спецдом ребенка «Елочка». Позже профили некоторых детей появились на сайте правительства Московской области по вопросам усыновления.
Татьяна Завальская - гражданка Украины, назначенная оккупантами «директором Херсонского областного дома ребенка». Владислав Ильмиев - тоже гражданин Украины, во время оккупации Херсона - начальник «департамента здравоохранения Херсонской области». Подозрения им предъявлены за те же эпизоды, что и Кастюкевичу. По данным следствия, оба лично сопровождали детей во время перемещения.
Подозрения Кастюкевичу, Завальской и Ильмиеву 30 июня 2023 года.
Константин Скорупский - гражданин Украины, министр оккупационного «министерства здравоохранения» АР Крым. Антон Лясковский - гражданин Украины, заместитель министра оккупационного «министерства здравоохранения» АР Крым. Они фигурируют в том же эпизоде с перемещением 46 детей из Херсонского областного дома ребенка во временно оккупированный Крым. По данным следствия, Скорупский и Лясковский лично приезжали за детьми и сопровождали их в Крым. Подозрения им в конце февраля 2025 года.
Денис Пушилин - глава псевдореспублики «ДНР». Следствие задокументировало обстоятельства незаконного перемещения и депортации с временно оккупированной территории Донецкой области в РФ 31 ребенка - 16 мальчиков и 15 девочек. Самой младшей тогда было шесть лет, самой старшей - 17. Девятнадцать детей-сирот и детей, лишенных родительской опеки, - из Мариуполя, девять - из оккупированных городов Шахтерск и Харцызск. Еще трое детей проживали в Мариуполе вместе с отцом. После фильтрационных мероприятий отца отправили в Оленевскую колонию, детей забрали.
В мае 2022 года Пушилин подписал «постановление» об отправке детей якобы на оздоровление в пансионат «Поляны» в Подмосковье, входящий в структуру управления делами президента РФ. Выполнение этого указания поручил Элеоноре Федоренко - своей «советнице» - и Светлане Майбороде, которая возглавляет так называемую «службу по делам семьи и детей ДНР».
Детей вывезли в Донецк, затем автобусами в Ростов-на-Дону, а потом самолетом - в Москву. Следствие установило, что борт принадлежит специальному летчему отряду «Россия», который подчиняется управлению делами президента РФ. Детям сделали «документы» так называемой «ДНР», затем оформили российские паспорта и передали в российские приемные семьи. Среди них - 17-летний подросток из Мариуполя, над которым установила опеку уполномоченная президента РФ по правам ребенка Мария Львова-Белова. 25 детей до сих пор остаются в депортации.
Подозрения Пушилину, Федоренко и Майбороде в сентябре 2024 года.
Георгий Тамбовцев - гражданин Украины, заместитель начальника «Департамента молодежи и спорта Херсонской области» на оккупированной Херсонщине. Евгения Чернышова - гражданка Украины, назначенная оккупантами «ректором Херсонского государственного аграрно-экономического университета». Подозрения Тамбовцеву и Чернышовой в марте 2024 года. Джабраил Юсупов - гражданин РФ, командир отделения 205-й отдельной мотострелковой казацкой бригады вооруженных сил РФ, позывной «Габриэль»; подозрение в октябре 2024 года.
24 марта 2022 года россияне оккупировали село Новопетровка Снигиревского района Николаевской области, где была расположена школа-интернат с 15 детьми-сиротами. Больше трех месяцев дети вместе с воспитателями и директором школы жили в подвале без воды, света и связи.
По данным следствия, в середине июля 2022 года на территорию школы пришли вооруженные люди в форме. Под командованием Джабраила Юсупова они вывезли 15 воспитанников. Детей вместе с директором учреждения и ее мужем сначала транспортировали в Центр реабилитации в поселке Степановка в пригороде Херсона, оттуда - в Джанкой в оккупированном Крыму, а затем отправили в оздоровительный лагерь «Жемчужина России» в Анапе. Следствие установило, что Георгий Тамбовцев и Евгения Чернышова принимали непосредственное участие в депортации детей, в частности Тамбовцев организовывал перемещение детей, а Чернышова забирала их из учреждения в Степановке.
После месяца пребывания в Анапе волонтерам удалось эвакуировать сирот в Грузию. В конце октября 2025 года глава Офиса президента Андрей Ермак сообщил, что «группу украинских детей и подростков», воспитанников Новопетровской специальной школы на Николаевщине, депортированных в РФ в начале вторжения, – удалось вернуть в Украину.
Анатолий Павленко – гражданин Украины, руководитель «Херсонского профучилища №2». Владимир Чепрасов – гражданин Украины, воспитатель того же заведения. Юлия Супрун – гражданка Украины, заместитель руководителя. По данным следствия, в октябре 2022 года Супрун, выдавая себя за преподавателя училища, хотя она там уже не работала, получила контроль над шестью детьми в возрасте 15-17 лет. Их зачислили в училище. С 6 по 21 октября оккупационные власти объявили каникулы на территории Херсонской области. Шестерым детям сказали собираться для оздоровления в Крым, Павленко и Чепрасов угрожали им лишением свободы в случае неповиновения. На своих автомобилях они отвезли детей на Днепр, далее в сопровождении Чепрасова - в речной порт в Олешках, затем автобусом в Евпаторию, в лагерь. Шесть месяцев детей перемещали по оккупированной территории.
При участии международных организаций один ребенок возвращен в Украину, один находится в Германии, судьба остальных четырех неизвестна.
Подозрения Чепрасову и Павленко в феврале 2025 года.
Три дела в Шевченковском райсуде: что происходит сейчас
Из 16 человек, которым сообщено о подозрении по фактам депортации и принудительного перемещения украинских детей, 10 проходят обвиняемыми в трех уголовных производствах, которые сейчас рассматриваются в Шевченковском районном суде Киева. Все три дела слушаются in absentia - то есть без присутствия обвиняемых. Заседания закрыты. Приговоры еще не вынесены.
Дело №1: вывоз двух детей в Москву
Рассмотрение началось в феврале 2025 года. Обвиняемые - депутат Госдумы РФ Яна Лантратова и Инна Варламова, жена лидера партии «Справедливая Россия». Им инкриминируют вывоз двух детей - 11-месячной девочки и почти двухлетнего мальчика - из Херсонского областного дома ребенка в Москву под видом лечения. Следующее заседание назначено на 2 декабря 2025 года.
.jpg)
Скриншот с сайта «Судебная власть Украины» (https://court.gov.ua)
Дело №2: перемещение 46 детей из Херсонского дома ребенка
Пятеро обвиняемых: депутат Госдумы РФ Игорь Кастюкевич, граждане Украины Татьяна Завальская (назначенная оккупантами «директором Херсонского областного дома ребенка»), Владислав Ильмиев (начальник «департамента здравоохранения Херсонской области» под оккупацией), Константин Скорупский (министр оккупационного «министерства здравоохранения» АР Крым) и Антон Лясковский (заместитель министра оккупационного «министерства здравоохранения» АР Крым). Дело касается перемещения 46 детей из Херсонского областного дома ребенка во временно оккупированный Крым. Рассмотрение продолжается.
Скрин с сайта «Судебная власть Украины» (https://court.gov.ua)
Дело №3: депортация 15 детей-сирот из Новопетровской спецшколы
Рассмотрение началось в августе 2025 года. Обвиняемые - граждане Украины Георгий Тамбовцев (заместитель начальника «Департамента молодежи и спорта Херсонской области» под оккупацией) и Евгения Чернышова (назначенная оккупантами «ректор Херсонского государственного аграрно-экономического университета»), а также гражданин РФ Джабраил Юсупов (командир отделения 205-й отдельной мотострелковой казацкой бригады вооруженных сил РФ). Дело касается похищения и депортации 15 детей-сирот из Новопетровской специальной школы Снигиревского района Николаевской области в РФ.
Следующее заседание назначено на середину декабря 2025 года.
Скриншот с сайта «Судебная власть Украины» (https://court.gov.ua)
Остальные лица, которым сообщено о подозрении (Денис Пушилин, Элеонора Федоренко, Светлана Майборода, Анатолий Павленко, Владимир Чепрасов и Юлия Супрун), пока не проходят обвиняемыми по делам, рассматриваемым судами. Их производства находятся на стадии досудебного расследования.
Парадокс цифр: почему 19 546 не равно 16?
«Теоретически у нас может быть и 20 000 кейсов и только два подозрения - и они перекроют все 20 000 кейсов», - объясняет Екатерина Рашевская, эксперт по вопросам международного правосудия и юридического анализа Регионального центра прав человека.
По ее словам, когда речь идет о вывезенных детях, в каждом производстве могут фигурировать десятки и даже сотни детей. Главное для следствия - связать действия подозреваемого с тем количеством детей, в отношении которых инкриминируется депортация или принудительное перемещение.
«Например, подозрение, касающееся депутата российской Госдумы и наших украинских коллаборантов, - о вывозе десятков детей из Херсонского областного дома ребенка, - говорит Рашевская. - Аналогично - подозрения Денису Пушилину, Элеоноре Федоренко и Светлане Майбороде. Там речь идет о десятках детей».
Мирослава Харченко, руководитель юридического департамента правовой организации Save Ukraine, добавляет, что одному человеку может быть предъявлено подозрение и, соответственно, в дальнейшем обвинительный акт, например, за депортацию 50-60 или даже 100 детей:
«За каждым подозрением и каждым обвинительным актом стоит не один кейс из этих 20 000, а много. Речь идет о массовости — один человек, а за ним сотни детей».
Но это не единственная причина разрыва между количеством кейсов и количеством подозрений. По словам Екатерины Рашевской, подозрений по делам о вывозе детей пока немного, поскольку украинские следователи пытаются проводить следственные действия по делам о депортации и перемещении детей на очень высоком пороге доказывания. Это делается для того, чтобы ни один адвокат не смог эти решения потом обжаловать и чтобы Украина не имела впоследствии ни проблем с ЕСПЧ, ни коммуникационных проблем.
Офис генпрокурора отмечает, что основной проблемой, с которой сталкивается следствие при расследовании фактов перемещения или депортации несовершеннолетних, является пребывание детей, их родителей и законных представителей, свидетелей на временно оккупированной территории Украины. Это затрудняет проведение с их участием следственных действий. Среди трудностей также многоэпизодность и сложность производства, требующего проведения значительного количества следственных и розыскных действий.
Именно сложностью сбора данных с временно оккупированных территорий объясняется тот факт, что на данный момент подозрения объявлены только по эпизодам, касающимся вывоза детей из Херсонской и Донецкой областей. Еще точно есть случаи в Харьковской и Запорожской областях. Юристы уверены, что подозрений со временем будет больше. Сейчас проблема в том, что по некоторым кейсам собрано очень мало информации - именно из-за оккупации.
«Например, мы недостаточно понимаем, что происходит в Запорожской области со статусными детьми, хотя там в оккупации оказались, по данным Национальной социальной сервисной службы, девять учреждений институционального ухода. Мы не до конца понимаем, что с Харьковской областью. Сначала там была оккупирована большая территория, сейчас меньшая, но там тоже остаются дети, которых возят туда-сюда в так называемую «ЛНР». За это тоже виновные лица должны быть привлечены к ответственности. То есть есть еще много кейсов, по которым нужно строить линии обвинения и устанавливать виновных лиц», - говорит Екатерина Рашевская.
Мирослава Харченко также обращает внимание на процессуальные сложности:
«Вообще в нашем уголовном процессе разбирательства длятся достаточно долго, а конкретно в этих делах сложность заключается в том, что часть территорий, на которых совершались преступления, оккупированы. Соответственно, нет возможности надлежащим образом собрать доказательства, нет возможности надлежащим образом опросить свидетелей преступления, нет доступа к тем, кто подозревается или обвиняется».
Более того, есть определенные процедуры, которых следователи должны придерживаться даже в случае с оккупированными территориями. Если человек проживал, например, в Горловке, и его вызывают в суд, то следователи должны отправить повестку по последнему известному адресу, объясняет Харченко. И когда человек не появляется, только тогда дело может рассматриваться без его присутствия.
«К сожалению, пока не упростили эти моменты и не привели УПК в соответствие с постановлением Кабмина, которое дает статус оккупированных территорий. Поэтому как раз из-за войны эти уголовные производства усложняются и растягиваются во времени», - отмечает Мирослава Харченко.
По ее словам, дополнительные обязательства и ответственность на следователей накладывает также возможная передача дел о депортации детей в международный трибунал. Украинские прокуроры уже привыкли работать по стандартам международного уголовно-процессуального кодекса, но на обучение и адаптацию работы было потрачено определенное время. Это было сделано для того, чтобы доказательства, которые они собирают, в будущем могли быть признаны надлежащими и международными судами.
Есть еще один фактор, объясняющий разрыв в цифрах между количеством кейсов и количеством объявленных подозрений: это приоритизация.
«Депортация и принудительное перемещение украинских детей — конечно, дело нашего национального интереса, — говорит Рашевская. — Но в целом с начала полномасштабного вторжения в Украине совершено около 170 тысяч военных преступлений, и все они требуют расследования. Ни одна национальная правовая система не способна справиться с таким большим количеством. Это означает, что мы будем нацеливаться преимущественно на организаторов, на тех лиц, которые определяли основополагающие вещи в реализации политики депортации и принудительного перемещения. Например, депутат Государственной думы: это человек, который не только депортировал, но и участвовал в милитаризации и перевоспитании детей».
От скриншота до протокола: как цифровые доказательства становятся судебными
Офис генпрокурора заявляет, что «сведения, содержащиеся в открытых источниках информации в сети Интернет, фиксируются и используются в качестве доказательства незаконного перемещения и депортации украинских детей».
Фото из телеграм-канала. Видео из «Вконтакте». Пост с геолокацией. Все это и есть те самые сведения, содержащиеся в открытых источниках информации. Но чтобы стать доказательством, они должны пройти сложный процесс верификации.
«Вся информация, взятая из интернета, может иметь доказательную силу, но она должна пройти процесс приобретения этой доказательности, — объясняет Екатерина Рашевская. - Речь идет о принадлежности, допустимости, достоверности и достаточности».
Если говорить об информации из российского сегмента Telegram, YouTube, Facebook или «ВКонтакте», недостаточно просто загрузить видео или фото и положить его в уголовное производство. Необходимо провести следственное действие, которое называется «осмотр источника». Об этом составляется соответствующий протокол утвержденной формы. Этот протокол можно будет приложить к материалам уголовного производства, и он будет иметь доказательную силу. То есть это уже не просто фото, а фото в протоколе.
Но это только первый шаг. Далее нужно доказать подлинность источника.
«Если используется информация, например, из Telegram-канала Марии Львовой-Беловой, то прежде всего необходимо доказать, что это действительно ее телеграм-канал, — объясняет Рашевская. - А для того, чтобы использовать в качестве доказательства ее слова из этого канала, необходим эксперт в уголовном производстве, который проведет лингвистическую экспертизу и четко напишет, что именно и какими словами сказала Мария Львова-Белова и что она под этим имела в виду».
Дополнительная сложность заключается в том, что в украинском законодательстве вообще нет определения понятия «цифровое доказательство» или «электронное доказательство».
«У нас есть положение о том, что фото- и видеоматериалы могут иметь доказательную силу и быть доказательствами в производстве, в соответствии с УПК, но что такое «цифровое электронное доказательство» — у нас не определено», — отмечает Рашевская.
Эта законодательная лазейка создает возможности для обжалования. По словам юристов, даже когда дела о военных преступлениях слушаются in absentia, в разбирательствах работают адвокаты. Соответственно, любой адвокат всегда может поднять вопрос о допустимости и принадлежности цифрового доказательства, особенно если доказательство некорректно собрано, например — если фото не имеет метаданных.
Мирослава Харченко добавляет нюансы относительно различных типов цифровых данных. По ее словам, если речь идет об информации, взятой просто из открытых источников, например с интернет-страницы районной государственной администрации, то суд может признать это как надлежащее доказательство. Большинство доказательств, взятых из открытых источников, корректно собранных и сохраненных, - будут релевантны, суд сможет признать их надлежащими и принять к рассмотрению.
Однако информация, собранная с помощью OSINT-инструментов, вызывает больше вопросов.
«OSINT - это фактически перечень инструментов: некоторые из них сертифицированы государством Украина, некоторые нет, - говорит Харченко. - И именно здесь у судов могут быть сомнения относительно инструментов, с помощью которых были собраны доказательства. Например, если информация собрана из разных источников, и с помощью какого-то приложения или искусственного интеллекта сделан вывод, - думаю, что здесь у суда будут сомнения относительно соответствия и принадлежности доказательств».
По ее словам, путем к решению этого вопроса могут стать дополнительные экспертизы.
То же самое касается журналистских расследований.
«Нельзя просто использовать текст или фильм в качестве доказательства, - объясняет Екатерина Рашевская. - Журналисты должны передать следствию все материалы, которые положены в основу выводов, озвученных в публикациях, - то есть карты, документы, списки и т.д., а также предоставить объяснения о том, как именно эти данные были получены. Людей, которые работали над журналистскими расследованиями, могут пригласить в качестве свидетелей. У них будут спрашивать, какие именно алгоритмы и инструменты они использовали, работая над расследованием. И тогда уже получается, что доказательством является не фильм, а показания лица о том, как оно собирало материалы».
В целом в современной судебной практике, если цифровые доказательства собраны надлежащим образом, они принимаются.
«У нас еще нет приговоров по делам о депортации детей, но, например, в производствах по пропаганде службы в вооруженных силах РФ были использованы видео- и фотоматериалы из открытых источников, были протоколы осмотра этих источников, были лингвистические экспертизы, и суд принял их во внимание», — говорит Рашевская.
Стандарты доказывания: от национальных судов до МУС
На международном уровне есть документ, который используется при сборе цифровых доказательств, - это протокол Беркли. Там изложены унифицированные правила по сбору, толкованию, хранению информации из открытых источников.
Сейчас создается специальный трибунал по преступлению агрессии.
«Было бы хорошо, чтобы в его судебных документах была прямо определена возможность приобщения доказательств, взятых из открытых источников, и того, каким критериям они должны соответствовать, чтобы приобрести доказательную силу, - говорит Рашевская. - Поскольку если адвокат на своем месте, он будет поднимать этот вопрос постоянно, потому что это - самый легкий путь. Если есть какой-то пробел, что-то не урегулировано, - то для адвоката это шанс оспорить допустимость доказательств. А представьте, что будет, если это доказательство единственное».
Карим Асфари, магистр международного права, подтверждает: цифровые доказательства могут быть использованы в международных судах.
«Международный уголовный суд имеет гибкие правила процедуры и доказывания, а также полномочия оценивать все представленные доказательства с целью определения их релевантности или допустимости. Проверка касается релевантности, доказательной силы и справедливости. Цифровые доказательства не являются отдельной категорией, они полностью подпадают под правила доказывания: это касается социальных сетей, веб-сайтов, записей в базах данных или утечек данных и т. д.».
Однако именно цифровым доказательствам может быть сложнее соответствовать этим правилам. Причина — их характер делает их легко изменяемыми. Степень, в которой международный суд полагается на доказательства, в значительной мере зависит именно от того, удалось ли доказать их подлинность и целостность.
Кристофер Хейл, американский юрист, который консультировал судей в Международном уголовном трибунале ООН по бывшей Югославии, тоже советует ориентироваться на Берклинский протокол: там содержатся указания по сбору, метаданным, цепочке хранения и подлинности. На практике цифровые доказательства в международных судах и трибуналах часто подтверждаются «внешними», такими как показания экспертов или привлечение также и других видов доказательств.
Юристы также отмечают, что при условии, что цифровые доказательства являются релевантными, ценными и соответствуют стандартам процессуальной справедливости, они могут быть использованы и для демонстрации систематического характера преступлений.
Потенциальные проблемы с использованием цифровых доказательств в делах о депортации детей требуют системных решений, отмечают украинские юристы.
«Судьям было бы легче, если бы эти вопросы были напрямую урегулированы в национальном законодательстве, - говорит Екатерина Рашевская. - Более того, у нас есть ряд других вопросов, которые стоило бы также более однозначно предусмотреть в национальном процессуальном законодательстве. У нас есть разведывательные данные, у нас есть доказательства, собранные военными с поля боя, и это доказательства военных преступлений, преступлений против человечности. Вся эта информация может превратиться в доказательство, если пройдет соответствующие процедуры. И все эти процедуры и алгоритмы следовало бы предусмотреть на уровне законодательства».
Путь от доказательства к справедливости
Девятнадцать тысяч пятьсот сорок шесть детей. Шестнадцать подозрений. Три обвинительных акта. Десятки тысяч цифровых следов, собранных волонтерами, журналистами, OSINT-аналитиками. Тысячи часов работы следователей и прокуроров. Сотни протоколов осмотров цифровых источников и экспертиз.
Каждый скриншот из телеграм-канала российского чиновника, каждое видео с пропагандистского ресурса, каждый пост во «Вконтакте» проходит сложный путь трансформации — от информации к доказательству. Но между доказательством и приговором — процессуальные барьеры. Оккупированные территории, где невозможно опросить свидетелей. Подозреваемые, находящиеся в РФ. Многоэпизодность производств, где одно подозрение охватывает сотни детей. Необходимость собирать доказательства на таком высоком пороге доказывания, чтобы ни один адвокат не смог их оспорить.
Дела о депортации украинских детей - это очередной тестовый полигон для украинской правовой системы. Это проверка того, способна ли она достаточно быстро адаптироваться к условиям и вызовам военного времени.
Три дела сейчас слушаются в Шевченковском районном суде Киева. Когда будет первый приговор, пока неизвестно. Но приговоры по другим делам, связанным с военными преступлениями, уже вынесены, и их немало. А значит, украинское правосудие работает.
Каждое производство по депортации и перемещению детей, которое доходит до суда, — это не только о конкретных детях и конкретных преступниках. Это о том, могут ли цифровые технологии вместе с правосудием привести к справедливости.
Девятнадцать тысяч пятьсот сорок шесть детей ждут ответа.
,
Этот журналистский материал создан в рамках проекта «Важная информация для местных громад в Украине», реализованного Fondation Hirondelle и IRMI при поддержке Swiss Solidarity. Высказанные мнения принадлежат исключительно автору.
