Вторая пуля выбила щепки забора в том месте, где только что сползал Реуцкий. Но благодаря Гурову он уже лежал на земле и стонал. "Жив", - с облегчением подумал Гуров и занялся вопросом более насущным – как выжить. Лежа, он передернул затвор браунинга, перевернулся на живот, вскинул руку с пистолетом и посмотрел наверх. Увиденное его обрадовало - насколько что-то может обрадовать в такой ситуации. Не ускорь он шаг за несколько секунд до первого выстрела, они были бы на участке улицы, который простреливался сверху. Но они успели пройти место, за которым спуск делался очень резким, поэтому стрелявший не мог их видеть. Теперь, реши он за ними последовать, тут же был бы встречен пулей Гурова: он прекрасно видел контур бугра, который образовывала спускавшаяся вниз мостовая. Гуров стал ждать.
Начало истории - часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, , , , ,
Человек, топот которого послышался через мгновение, оценил ситуацию аналогичным образом: судя по звукам шагов, он замедлил движение и закричал: "То я, господин надзиратель, не стреляйте!" Голос был тот же, что кричал "Берегись", и хотя "то я" мало о чем говорило, Гуров уже знал, кого увидит.
Детина-соглядатай осторожно выглядывал из-за бугра. Для стоявшего в верхней части улицы он был идеальной мишенью, и Гуров закричал:
- Ложись, дурак! Ложись!
Но детина лишь обернулся, посмотрел в начало улицы и, еще раз убедившись, что она пуста, ответил:
- Збіжав він.
Гуров быстро сообразил, что стрелявший наверняка нырнул в один из дворов или переулков Рымарской, идущей параллельно Сумской, и уже затерялся там среди гуляющей публики, которой даже в этот поздний час было изрядно. Гнаться за ним - бессмысленно. Да и Реуцкого оставлять было нельзя. Тот, продолжая стонать и неловко опираясь на ослабевшие руки, даже умудрился сесть. Гуров осмотрел рану, насколько это было возможно в скудном свете газового фонаря. Пуля задела голову тайного советника, оставив на виске глубокую царапину, но, похоже, серьезных повреждений не нанесла. Тем не менее, раненому надо было оказать срочную помощь. Ближайшее место, где можно ее получить, - дом, откуда они только что вышли.
Гуров решил, что опасность еще может подстерегать их, и, пригнувшись, перебежал на другую сторону. Аккуратно выглянув, он осмотрел верх улицы. Она была пуста. Лишь по идущей перпендикулярно Рымарской промчал извозчик. Он обернулся к соглядатаю, который, стоя на коленях, заботливо поддерживал обмякшего Реуцкого, и скомандовал:
- Бери его на руки - и за мной.
Гуров мысленно поблагодарил Бога, что тот послал ему столь физически сильного помощника, и тут же подумал, что не только промысел божий тут замешан. Но с этим можно было разобраться позже. Сейчас нужно устроить раненного.
Гуров шел по параллельной стороне улицы с браунингом наперевес, всматриваясь в темные складки, образованные заборами и парадными. Неожиданный помощник тащил совсем обмякшего, но находящегося в сознании Реуцкого. Тот что-то шептал, судя по интонации, ругаясь последними словами.
Харина в очередной раз поразила Гурова. Никаких дамских охов и ахов, никаких вопросов.
- Гвоздь, помоги, - коротко скомандовала купчиха слуге-каторжнику.
То, что она обратилась к нему по явно блатному прозвищу, тоже было, мягко говоря, нетипично, и Гуров пришел к окончательному заключению: дама эта - очень не простая.
Реуцкий даже в этой ситуации попытался быть галантным. Подняв затуманенный взгляд на купчиху, он слабо улыбнулся и произнес: "Мадам..." - после чего поморщился от боли и повесил голову.
Слуга, будучи явно еще очень крепким стариком, помог отволочь Реуцкого на кушетку. Харина, рассматривая рану, выдавала инструкции.
- Гвоздь, бери извозчика на Сумской и гони на Садово-Куликовскую, к Тринклеру. Вези его сюда. Вы, - она обратилась к Гурову и его соглядатаю, - на кухню. Чистые полотенца и воды. Кухня здесь, - Харина кивнула на одну из дверей зала и через секунду добавила: - По коридору налево.
Гуров и его неожиданный помощник вышли в длинный коридор. Единственная дверь налево вела на крутую лестницу, спускавшуюся вниз, что показалось Гурову странным. Они спустились и оказались перед еще одной дверью, обитой железом, но она была заперта. На то, что здесь находится кухня, было очень не похоже. Вернувшись наверх, они вошли в противоположную дверь, за которой и находилась кухня. Входя в зал, Гуров заподозрил, что вдова не ошиблась, направив их в противоположную сторону – видимо, ей нужно было побыть с Реуцким наедине. Тот, приподнявшись и держась за локоть купчихи, что-то быстро ей говорил. Увидев Гурова, вошедшего в комнату, тайный советник замолчал и упал на подушки.
Вдова ловко перевязала голову раненого полотенцем, другим вытерла кровь и, соорудив из него же компресс, смоченный водой, приложила ко лбу.
Она по-прежнему не задала ни одного вопроса. Зато вопрос был у Гурова. Он спросил у своего соглядатая:
- Ты заметил того, кто стрелял?
- Нет, темно было, далэко.
- Но то, что он достал пистолет, ты все же рассмотрел?
- Да я за ним наблюдал, как вы из этого дома выйшлы. Я за вами, он за вами. Следил, гад. От я увагу и звернув.
- Но хоть что-то ты видел?
- Без бороды вроде, без картуза... Да ничого я толком не разглэдив.
- Не разглэдив... - повторил Гуров разочарованно. - Но все равно - спасибо. Зовут-то тебя как?
- Тихон.
Гуров подумал, что надо бы наконец узнать, откуда и зачем появился этот самый Тихон, но решил сделать это позже.
Вскоре появился доктор.
- Николай Петрович, как хорошо, что вы были дома! - воскликнула Харина, протягивая руку для поцелуя.
Похоже, доктор Тринклер был тут частым гостем, решил Гуров. Тем более, он был очень похож на типичных посетителей дома Хариной - прическа на прямой пробор, аккуратная бородка, дорогой костюм и золотая цепочка... Типичный успешный купец, если бы не докторский саквояж и очки в золотой оправе.
Доктор тем временем осматривал рану Реуцкого.
- Как же вас так, голубчик, угораздило?
- О мостовую, профессор, поскользнулся, - Реуцкий, уже окончательно пришедший в себя, улыбнулся, как будто призывая доктора посмеяться над нелепостью ситуации.
Но Тринклер оставался серьезным.
- Мостовая, судя по ране, была свинцовой, раскаленной и неслась с огромной скоростью. Вам, уважаемый, очень повезло, что эта самая мостовая не отклонилась на сантиметр правее.
Доктор обернулся к Хариной:
- Кто был с ним?
- Федор Иванович Гуров, позвольте представить. Полицейский надзиратель из Санкт-Петербурга.
- Мостовые атакуют людей в присутствии полицейских надзирателей. Ну надо же, - улыбнулся таки Тринклер, но тут же посерьезнел. - Он сознание терял? Бред? Рвота?
- Кажется, нет - ответил Гуров.
- Хорошо, - заключил доктор. - Шить тут нечего, да и след от шва останется... Рану я сейчас обработаю и перевяжу. Но сотрясение мозга имеет место быть. Поэтому пить порошок, который я оставлю, и лежать. Два-три дня.
- А коньяк? - спросил Реуцкий с надеждой.
- Ни в коем случае. Спиртное, табак - забудьте. Про постельный режим говорить не буду, ибо подозреваю, что без толку, но по крайней мере - меньше двигайтесь. Вы, конечно, можете станцевать польку с рюмкой коньяка в одной руке и сигарой – в другой , но я бы не рекомендовал, если вы, конечно, не хотите мучиться всю жизнь головными болями.
- Вот спасибо, профессор, - грустно ответил Реуцкий.
- Я не профессор, а приват-доцент. Но вряд ли профессор посоветовал бы вам что-то другое.
Когда Тринклер уходил, Харина, не забывая о светских обязанностях, улыбаясь, сказала:
- Зайдете на следующей неделе, Николай Петрович?
- Увы, нет, Александра Гавриловна, уезжаю в Берлин на хирургический конгресс. Но по приезду – обязательно, - ответил Тринклер и галантно поцеловал руку хозяйке.
"Приват-доценты, разъезжающие по европейским конгрессам. Все-таки Харьков - не такая уж провинция", - подумал Гуров и решил, что коль Реуцкий в теперь в надежных руках, пора бы откланиваться.
Пожимая Гурову руку, Реуцкий сказал:
- Спасибо вам, Федор Иванович, вы мне сегодня жизнь спасли. Я не знаю, что еще сейчас сказать или сделать, поэтому только спасибо. И вот еще что... - Гуров уже понял, что Реуцкий скажет то, что самому Гурову пришло в голову сразу, но как следует обдумать это он еще не успел, да и думать об этом не хотелось. - Целью ведь могли быть вы. Темно было, расстояние большое... Мог убийца перепутать или просто промахнуться. Вам бы охрану... Не хочу вас так отпускать, - при этом он посмотрел на Харину, которая молча кивнула.
- Спасибо, охрана у меня есть, - Гуров улыбнулся и показал на Тихона.
- И тебе спасибо, голубчик, - сказал Реуцкий. - Ты сегодня целого тайного советника из-под обстрела можно сказать вытащил, - он рассмеялся было, но тут же поморщился от головной боли.
Попрощавшись с хозяйкой, Гуров с Тихоном вышли на улицу.
- Пойдем, Тихон, проводишь меня - сказал Гуров.
К Тихону, конечно, была масса вопросов, но Гуров слишком устал, поэтому шли молча. Прощаясь у гостиницы, Гуров, не будучи уверенным в том, появится ли Тихон здесь завтра, попросил его быть с утра. Такой помощник может пригодиться, решил Гуров, да и надо было расставить все точки над і в ситуации с Тихоном.
На следующее утро коридорный протянул Гурову телеграмму, которая, как и телеграмма об убийстве Голиафа, заставила Гурова еще и еще раз вчитываться в несколько слов.
В телеграмме говорилось: "Секретарь в Екатеринославе не был. Бумаги из министерства пропали. Без меня ничего не предпринимать. Филиппов".
Почему не предпринимать, ведь теперь очевидно, что Городецкого надо брать в оборот? Получается, он солгал про алиби. Почему пропали документы? Потому что в них было что-то, не предназначенное для посторонних глаз? Так значит - это все-таки след? И почему все же не предпринимать, ведь теперь надо было опросить всех, кто имел отношение к их составлению? И что значит "без меня"? Филиппов приедет лично?
Что еще поразило Гурова - так это скорость, с которой было проверено алиби секретаря и наличие бумаг в министерстве. Для неповоротливого полицейского механизма это было крайне необычно. Видимо, Филиппов в силу важности расследования нажал на какие-то неведомые рычаги.
После недолгого размышления Гуров решил нарушить указание начальника и все же посетить Городецкого. Он понял, что просто не сможет теперь усидеть на месте, ожидая неизвестно чего и неизвестно сколько.
Для предстоящей беседы ему очень пригодился бы Тихон, потому что вид у него был внушительный. К тому же, очень вероятно, предстояла беседа с убийцей, который, судя по вчерашнему вечернему приключению, был склонен к решительным действиям. Так что физическая помощь могла понадобиться. Гуров выглянул за окно и не заметил привычной фигуры. Он разочарованно вздохнул, но тут же заметил увальня, который несся по улице, не обращая внимания на крики задетых торговок.
Гуров спускался по лестнице, когда Тихон ворвался в гостиницу и, увидев Гурова, выпалил:
- Убит!
- Что?! Кто?! Реуцкий?!
Через десять минут Гуров с Тихоном, пробирались через толпу зевак, стоявшую в довольно глухом месте большого парка, начинающегося сразу за Рымарской и тянущегося вдоль Сумской.
- Полицейский надзиратель сыскной части при канцелярии обер-полицмейстера Санкт-Петербурга Гуров Федор Иванович, - официально представился Гуров городовому.
Городовой, сдерживающий толпу зевак тычками мощных кулаков и смачной матерной руганью, кивнул на тело, лежащее на траве.
Ровно посередине лба единственного подозреваемого в расследовании, Антонина Людвиговича Городецкого, находилось аккуратное отверстие от пули. Секретарь лежал на траве, раскинув руки, и смотрел остекленевшими глазами на теплое весеннее небо.
Гурова интересовал один-единственный вопрос, который он задал второму полицейскому, топтавшемуся возле тела:
- Пистолет при нем нашли?
- Нашли, - ответил полицейский, удивленный такой осведомленностью заезжего столичного чина.
Следующий вопрос удивил полицейского еще больше:
- В магазине или барабане не хватало двух пуль?
- Да, - сказал совсем ошалевший от такой прозорливости полицейский.
Впрочем, он быстро взял себя в руки и начал подступаться к Гурову:
- А вы откуда, собственно...
- Ниоткуда, - резко прервал его Гуров и начал пробираться через толпу.
За следующие несколько минут Тихон существенно обогатил свой словарный запас отборным столичным матом с включением витиеватых литературных оборотов.
После этого Гуров замолчал и задумчиво посмотрел на Тихона. Что теперь делать, Гуров не знал, но возникшая утром заряженность на действия оставалась. Поэтому он решил за неимением лучшего плана действий разобраться-таки с Тихоном.
- Ну давай, веди меня.
- Куда? - спросил Тихон, до сих пор переваривающий словесный шквал Гурова.
- К тому, кто тебя послал. Идти недалеко, я так понимаю. Пошли.
Архиепископ Харьковский и Ахтырский Амвросий был очень стар и худ, но глаза его смотрели живо и даже весело.
- Благодарю вас, владыка, за помощь, за Тихона благодарю. И за семинаристов возле банка... - начал Гуров.
- Господа благодарите, уважаемый. Непрестанно, - прервал его владыка. - А мы, скромные слуги его, чего уж греха таить, и свои цели преследовали.
- Цели? - переспросил Гуров озадаченно.
- Пришло нам распоряжение из Синода - в ситуации этой разобраться, расследовать, так сказать. Потому что вопрос имелся с похоронами.
- Да, ведь он считался самоубийцей, - понял Гуров.
- Вот именно. Но я в это не верил. Знавал я покойного - шапочно, но знавал. И взял на себя ответственность - похоронили его внутри кладбищенской ограды, по всем канонам. Синоду это не понравилось, и он потребовал доказательств. Ведь я хоть и стар, но не старец, и только прозорливостью от иерархов наших не отобьюсь, - владыка весело рассмеялся.
- И вы решили, что я добуду доказательства?
- Ну а кто же? Мы же тут не пинкертоны какие, - улыбнулся владыка и добавил. - Да и кто у меня есть? Послушник Тихон вот, сирота безродная, да еще несколько людей верных. Вы же человек, как рассказывали мне, умный, хоть и к вере холодный.
- Ну, тогда вот вам доказательства.
Гуров честно рассказал владыке все, что ему удалось узнать в отношении секретаря. При этом он опустил почти все, что было связано с делами Алчевского и бумагами. Еще и потому, что и сам во всем этом еще не разобрался. Рассказ, конечно, получился насквозь дырявый и несвязный.
- Много вы скрываете, господин надзиратель, ой много, - погрозил владыка пальцем Гурову, но тут же заметил. - Потому что и не знаете всего, как я погляжу.
- Не знаю, владыка, - честно признался Гуров.
- Ну ничего, ничего, - утешительно произнес Амвросий и продолжил. - Узнаете все со временем, если Господь надоумит. Помните одно только. Сказано в писании: "Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные". А еще - помните слова Феофана Затворника: "Есть ложь, которая может обольстить, ибо проповедует от имени Апостолов и святой Церкви. Смиренно прокрадываются они в дома и развращают разумы неутвержденных" Вот вам мое пастырское надоумение. Бог даст, поймете и во всем разберетесь. А нет - так тому и быть. Ибо сказано: "Кто умножает познания, умножает скорбь". Тем и утешитесь.
Выйдя от владыки, Гуров задумался над его последними словами. На старческий бред это было не похоже - владыка был еще очень бодр и остер умом. И тут Гуров начал догадываться, что тот имел в виду. Картина постепенно складывалась из кусочков, и хотя было много пробелов, многое находило свое объяснение. Он зашагал в гостиницу, выдал пять рублей Тихону на обед в ресторане и велел ждать. Сам заказал себе в номер чаю и потом, заказывая его неоднократно, беспрерывно курил и ходил по номеру из угла в угол. Спустя часа три Гуров бросился к столу и стал быстро записывать. Еще минут через двадцать потребовал конверт, запечатал в него исписанные листки, подозвал Тихона и сказал:
- Тихон, это очень важно, очень. Если со мной что-нибудь случится...
- Не приведи Господь, да что ж вы такое говорите...
- Прекрати и слушай. Если со мной что-нибудь случится - отдашь этот конверт Владимиру Гавриловичу Филиппову, чиновнику по особым поручениям при петербургском градоначальнике. Он должен приехать со дня на день и, наверное, будет искать меня здесь. Если не приедет - как хочешь, хоть пешком, иди в Санкт-Петербург, но пакет отдай. Богом поклянись!
- Клянусь! - растерянно произнес Тихон.
- Вот и чудно, - как будто успокоившись, сказал Гуров и попросил. - А теперь найди-ка мне извозчика. Но за мной ехать не смей. Ибо помнишь, что владыка говорил? Кто умножает познания, умножает скорбь. А зачем тебе скорбь, а? - Гуров рассмеялся, пытаясь подбодрить совсем поникшего Тихона.
Через десять минут Гуров открыл дверь и направил в сидящего за столом браунинг. Человек, увидев пистолет, поморщился.
- Ради Бога, уберите. К чему эта театральщина? Лучше расскажите, как вы догадались?