І підійдуть до нього солдати, і всі цивільні,

Молоді і старі, і маленькі, і нерожденні.

Всі, що стільки трималися у вогняній Геєні,

І спитають: скажи нам чітко, як Символ Віри –

Ти ж казав, що нема випробовувань вище міри,

Що обмежено біль, який кожен із нас сприймає,

Але ось Маріуполь, і міри йому немає (с) Sasha Kladbische

Почти месяц – в осажденном, уничтожаемом Мариуполе. Полторы недели – в дороге. Тысячи километров – через Крым, Грузию, Турцию и Грецию, вместо пары десятков километров от Бердянска.

Это всего лишь цифры на бумаге, но за ними – история боли, силы, потерь и обретений. История одной жительницы Мариуполя, которой она согласилась поделиться.

Далее – прямая речь Анны.

О жизни до войны

Я родом из Мариуполя, мама тоже отсюда, а отец родом из России. Он давно приехал в Украину, причем сам выучил украинский язык, собрал большую библиотеку украинской литературы. За два месяца до войны нашу семью настигло большое горе – отец скончался от последствий коронавируса. И сейчас….наверное, нельзя так говорить и больно представлять, но я подумала: хорошо, что он уже этого не видит. Не видит, что сделала его страна.

В Мариуполе я была одним из основателей театра авторской пьесы «Conception», я по образованию и призванию актриса, режиссер и педагог. Наш театр в городе уже успели полюбить, были постоянные зрители, на 26 февраля был назначен очередной спектакль, все билеты проданы. Помню, что 23 февраля на занятии с детьми (я преподавала в детской актерской студии) увидела, что нескольких детей не хватает. Мне сказали, что их вывезли отцы… Тогда тревога начала нарастать, и я сказала мужу, что чувствую: надвигается что-то черное, надо уходить из нашей квартиры (она на левом, восточном берегу, который обстреливали в 2015 году. Мы тогда выжили чудом, «Грады» уничтожили нашу машину, повредили квартиру). В ту ночь, перед войной, я не спала.

О 24 февраля

Первое, что я сделала, когда послышались звуки обстрелов ночью, это позвонила сыну в Харьков, сын взрослый, уже жил там с любимой девушкой. Я сказала ему: «Сынок, я понимаю, что ты сонный, но произошла катастрофа. Пришла война. С этого момента ты – взрослый, ты принимаешь ответственность за свои решения, за любимого человека. И я не знаю, сможем ли мы еще увидеться».

После этого мы с мужем собрали кое-какие продукты, вещи, сели в машину и поехали домой к моей маме. Она в этом году только-только оправилась от перенесенного зимой ковида. Болела очень тяжело, врачи не давали утешительных прогнозов, она была под кислородом, но смогла выздороветь, хотя ей даже заново пришлось учиться ходить. Я зашла к ней, и тут квартал накрыло «Градом». Хорошо, что я помнила, как себя вести, помнила с 2015 года, схватила маму и потащила её в коридор, накрыв собой.

Выехать можно было в первые пару дней, тогда еще ходили поезда. Вот только многие оставались. Они не верили, что это глобально, не думали, что другая страна будет стирать с лица земли города. А уже спустя два дня с начала войны железнодорожный вокзал обстреляли, и поезда перестали ходить. Конечно, кто-то продолжал выезжать на машинах, но это тоже была рулетка – попадешь под обстрел или нет. Так мы и остались.

Дом Анны

О жизни в осажденном городе

Укрытием нам служил так называемый «Дом Гампера» - один из старейших и красивейших домов города, который выстоял войны, революцию. Поначалу еще хотя бы был газ, на нем можно было готовить, а вот света и воды не стало быстро. Нас бомбили всем, что только можно себе представить. Бомбили артиллерией, ракетами, с самолетов. Магазины быстро были разгромлены, 2 марта отключилась связь, мы ловили ее только изредка. И в эти моменты мне приходили сообщения от друзей, которые спрашивали, как я, поддерживали. Только это и помогло выжить, выстоять – теплота людей, которые думали о тебе. Это спасало.

Воду набирали из источника, хотя и это было опасно – его постоянно обстреливали. Ежедневно на город сбрасывали 80-100 бомб. Если не ходили к источнику, топили снег. Спали, не раздеваясь – было очень холодно и в любой момент надо было быть готовыми к тому, чтобы вскочить и бежать. Из оставшегося хлеба я насушила сухарей и делила их каждый день между своей мамой и отцом мужа. Помню, 8 марта я получила невероятный подарок – полбуханки хлеба.

Дом Анны

О погибших знакомых

В один день мы поняли, что надо рискнуть и поехать к нам в квартиру, там оставались какие-то запасы и теплые вещи. Ехать было страшно, везде – завалы, все разбито, лежат тела… Со мной рядом жил сосед, парень по имени Миша – очень светлый человек. Я тогда спросила у него: «Миша, почему не уезжаешь, в этом доме опасно!». А он, как всегда, улыбнулся мне и сказал: «Я так рад тебя видеть! Аня, будь счастлива». Позже я узнала, что он погиб, когда наш дом обрушился – Миша и еще семь человек с ним. Перед нашим домом, во дворе, который я так любила, и за которым ухаживала, появилось кладбище. А еще в Мариуполе погибли две маленькие и талантливые девочки из моей театральной студии. Одна из них – Лиза Очкур - 23 февраля подошла ко мне, крепко обняла и сказала: «Анна Геннадьевна,  я вас никогда не подведу». И не подвела.

За три дня до войны, в первом ряду погибшие девочки, Соня и Лиза

О выезде из города

С каждым днем кольцо сжималось всё сильнее, и как-то я сказала: либо мы тут погибнем, либо попытаемся прорваться. Мы ехали в колонне на Бердянск, уже оккупированный. Там удалось снять жилье и немного выдохнуть, просто чуть-чуть прийти в себя. К тому времени, когда мы готовы были двигаться дальше, дорога на подконтрольную Украине сторону уже была закрыта. Маме нужна была медицинская помощь, поэтому было принято решение отвезти ее к моему старшему брату – туда, откуда родом мой папа. Отец мужа сказал, что не может уехать, и остался в поселке Сартана под Мариуполем, там ситуация получше. А мы с мужем и кошкой решили поехать в Грецию, там были друзья, я какое-то время жила в Греции, немного знала язык. И это оказался путь в несколько тысяч километров, учитывая, что дорога из Бердянска была одна – через Крым в Россию.

О том, какие люди встречались в дороге

На блокпостах нам повезло, но на одном мужа продержали на проверке почти всю ночь, и я не знала, что с ним. Очень тяжело было физически – я не вожу автомобиль, и мужа некому было сменить. А еще наша кошка плохо переносила дорогу, нужно было останавливаться, чтобы она могла нормально поесть или сходить в туалет. Что я могу сказать – так это то, что люди, которые нам встречались по дороге, вернули мне веру в то, что добро победит. Они не поддерживали этот ужас, они помогали нам. Семейная пара из Керчи, которая открыла нам двери своего уютного дома, дала нам с собой еды, корм кошке, теплый плед. Я оттаяла там, я поверила, что заново смогу жить. В Краснодарском крае женщина, узнав, что я из Мариуполя, плакала вместе со мной. На границе с Грузией еще одна женщина из России просила прощения у меня за свою страну. И во мне и сейчас нет ожесточения против российского народа.

Кошка Ника в дороге

О возвращении в Украину

В итоге после Греции, так получилось, я оказалась в Швейцарии, но мне тут очень тяжело. Я собираюсь вернуться в Украину, все меня отговаривают, говорят: «Ты столько раз избегала смерти, Бог сберег тебя», но мне надо найти своё место, наш театр сейчас собирается возобновлять работу в Киеве, а я так привыкла быть нужной. Дом моих родителей в Мариуполе сгорел, мой дом разрушен, и его будут сносить, только за границей я поняла ощущение потери, я поняла, как счастливо я жила.

Когда я была в лагере распределения беженцев в Швейцарии, мой сын, который выехал из Харькова в Полтаву, женился. Он взял на себя ответственность, стал взрослым. Он услышал те слова, которые я сказала ему в первое военное утро.