Харьков, история, оккупация, войнаРовно 77 лет назад, 24 октября 1941-го, началась оккупация Харькова немецко-нацистскими войсками. Оккупанты входили в город буквально по следам эшелонов, которые отправлялись в эвакуацию, и длинных колонн беженцев, которые не поместились в поездах и поэтому пытались покинуть город пешим строем вместе с отступавшими частями РККА. Но в Харькове оставалось полмиллиона жителей - большая часть довоенного населения города.

Значительная часть жителей помнила еще немецкую оккупацию 1918 года, которая на фоне революционного хаоса отличалась относительным порядком и удовлетворительным уровнем безопасности. Даже часть еврейского населения оставалась в городе, успокаивая себя тем, что немцы – цивилизованные люди.

Воспоминания очевидцев показывают, что диапазон ожиданий харьковчан по поводу "перемены власти" был достаточно широк: от крайней степени тревоги до предвкушения начала новой, возможно даже лучшей жизни.

"Двери на восток закрывались, двери на запад открывались"

Яркие воспоминания о первых днях оккупации оставил известный языковед Юрий Шевелев - тот самый, который несколько лет назад оказался в эпицентре жесткого идеологического противостояния между харьковскими властями и активистами. Напомним, спор разгорелся по поводу того, стоит ли установить мемориальную доску Шевелеву на одном из городских зданий. По версии активистов, он был великим ученым, по версии городских властей – пособником оккупантов.

В течение месяца перед приходом немцев Шевелев находился под надзором НКВД и несколько раз вызывался на допросы. Поэтому о первых днях оккупации в своих воспоминания он написал: "Завершилась моя советская жизнь, завершился мой последний месяц непосредственно в лапах НКВД… Начиналась новая жизнь… А начиналось все оптимистично. Советский режим упал, двери на восток закрылись, двери на запад должны были раскрыться".

Yes

Город не получил значительных разрушений, так как массированных бомбардировок и артобстрелов не было. Но системы жизнеобеспечения не работали. Стояли трамваи, магазины иногда подвергались  разграблениям, в значительной части города не было электричества.

Среди прочих, по версии Шевелева, присутствовало ожидание, что немцы вернут город к относительно мирной жизни

"Харьковчане вышли на улицу. Те, что скрывались от НКВД, и те, что прятались от мобилизации. Красноармейцы, что впопыхах переодевались в гражданское, прятались на чердаках и в подвалах, милиционеры выбросили револьверы в Лопань, рабочие, которые позавчера помогали разрушать свои заводы, вышли по-праздничному одетые, живые, а потому веселые…Руины еще дымилась. Гуляющие в праздничных нарядах заполнили улицы. Немногочисленные немецкие солдаты тонули в море гуляющих. Осенний день был теплый. Все радовалось. Старое кончилось, должно было начаться новое... День был погожий, и это были первые немецкие солдаты. Желтые листья, битое стекло было, как музыка на подошвах. Еще не было известно, сколько из этих людей праздновали свою близкую смерть. Но что-то закончилось, а иное должно было начаться".

Некоторые проблемы, как вспоминает Шевелев, решились сразу:

"Одна тяжелая проблема советских времен - жилищная – теперь решалась просто. Оставленных помещений было много. В нашей пятикомнатной квартире теперь стояли пустыми три комнаты — одну покинули Бимбаты, еврейская семья, а две оставшиеся пустовали после выезда НКВДиста, чье имя я забыл, тоже евреи… В эти две комнаты мы и вселились. К слову, это были те две комнаты, которые мы имели перед выселением на кухню. Так что круг замкнулся".

Впрочем, как вспоминал Шевелев, все равно пришлось перебраться в одну комнату, так как начались холода, и отапливать все помещения не было никакой возможности.

Позитивные ожидания "нового" не оправдались практически сразу.

Yes

"Немцы свирепствовали и вешали на фонарях заложников, случайно пойманных на улицах, - вспоминал Шевелев. – Показываться стало небезопасным… На заборах расклеили приказы. Там говорилось о том, что нельзя портить военное имущество – иначе суровая кара. Что нельзя не слушаться немецкого солдата – иначе суровая кара. Кара… Кара… Новое, что пришло вместо старого, было безразличным к людям…"

"Немцы шли молча"

Совершенно уникальные по своей непосредственности и наблюдательности воспоминания оставила одна из самих знаменитых харьковчанок Людмила Гурченко, встретившая оккупацию шестилетним ребенком. Ее ожидания и ощущения, что вполне закономерно, несколько отличались от приведенной выше реакции взрослого человека, ученого, к тому же еще и пережившего преследования со стороны советской власти. В детских  воспоминаниях не было праздничных толп. Были пустые улицы и тишина. Место ожиданий заняли страх и неопределенность.

Yes

"24 октября 1941 года в город Харьков вошли немцы. В городе как будто все вымерло. Только по булыжной мостовой Клочковской улицы шли немецкие войска, ехали машины, танки, орудия. Клочковская находилась внизу от нашего дома. Не было ни выстрелов, ни шума. Жители группками, осторожно, спускались вниз к Клочковской, чтобы поближе разглядеть — какие же они, немцы?

Немцы шли, ехали молча. Никакой радости, никакого ликования по поводу взятия крупного города не было. Все холодно, четко, равнодушно. На жителей они не смотрели. Смотрели вперед, насквозь. Мы разглядывали их дымчато-серую военную форму, лица, погоны. У некоторых под подбородками висели железные кресты. Впервые видели немецкие танки, тоже с крестами.

Несколько дней было затишье... Вообще не чувствовалось, что вошли враги. А где же война? Началось все потом, попозже…"

В городе творились страшные беспорядки

Основной лейтмотив воспоминаний о первых днях оккупации харьковчанки Ирины Притулиной-Кущенко, которой в октябре 41-го было 16 лет, – хаос и состояние полной неопределенности. В сентябре в городе творились "страшные беспорядки, люди растаскивали по домам все, что только можно было".  

С канатного завода несли мешки, пряжу, шпагаты, канаты; с пивзавода – ячмень, солод, дрожжи; с жиркомбината - маргарин и подсолнечное масло. Харьковчане по большей части не ожидали ровным счетом ничего, кроме голода и холода. А поэтому тащили все, что могло хоть какое-то время прокормить или согреть.

"Мимо нас тащили буквально все, - вспоминала жительница Харькова. - Парты и столы из школ; кровати, матрацы, шифоньеры, кухонную утварь из больниц и детских садов. Все это помогло людям как-то пережить тяжелое время войны: что-то ушло на топку, а остальное - на менку в село. Мы запаслись ячменем, который позволил продержаться нашей семье почти два зимних месяца 1942 года..."

"Не хочется верить этому…"

Известный харьковский ученый-антрополог, доктор медицинских наук Лев Николаев вел записи во время оккупации с 1941-го по 1943-й. Это занятие, если исходить из содержания, было небезопасным. Но очевидно, профессор тщательно конспирировался. А те, кто подозревал о его увлечении дневником, воздержались от обращения к оккупационным властям.

Запись, появившаяся 24 октября 1941 года, несмотря на нежелание верить в окончательную победу немецкого оружия, была достаточно пессимистичной.

"Сегодня в 4 часа дня немцы появились на улице, где я живу. Это оказалась рота велосипедистов. Население встретило немцев очень сдержанно. Лишь немногие жители спустились по лестнице и стояли около подъезда. Одна гражданка, хорошо говорящая по-немецки, начала расспрашивать немцев относительно новых порядков. Оказывается, что советские деньги будут по-прежнему иметь ход. Одна марка будет стоить 10 рублей.

Немцы говорят, что война должна окончиться очень скоро вследствие полного разгрома советской армии, и мир будет подписан через месяц, максимум через два. Взятие Москвы и Ленинграда ожидается ими через одну-две недели.

Немцы разговаривали с населением вполне корректно. Окружавшие меня граждане держали себя с достоинством. Единственным исключением являлась одна семья, которая проявила при встрече неуместную радость. Муж и жена принесли большой каравай белого хлеба, резали его на куски, мазали маслом и раздавали немцам со словами: "Кушайте на здоровье". Я подумал, что нехорошо так встречать врага, пришедшего покорять нашу родину. Другое дело, если бы это была Красная Армия.

Немецкие солдаты расквартировались в домах по нашей улице. В моей новой квартире они заняли две комнаты. Пишу при свете маленькой керосиновой лампы. Тяжело на сердце. Неужели немцы действительно окончательно разгромили Красную Армию? Неужели Советская Россия будет покорена так же, как были недавно покорены Норвегия, Дания, Голландия, Бельгия, Франция, Чехословакия, Югославия и Греция? Неужели немцы превратят большую цветущую Украину в свою колонию? Не хочется верить этому".

Последствия оккупации

Yes

Оккупация Харькова продолжалась чуть менее двух лет - с 24 октября 1941 года по 23 августа 1943 года.

По оценкам экспертов, Харьков оказался самым разрушенным городом бывшего СССР после Сталинграда (ныне - Волгоград).

Население сократилось на 700 тысяч человек.

120 тысяч человек, в основном молодежь, были угнаны на работы в Германию.

Около 70-80 тыс. погибли от голода, холода и лишений, особенно зиму 1941-42 годов.

Около 30 тысяч было убито немцами, включая 16 тысяч оставшихся в Харькове евреев.

В декабре 1943-го в Харькове состоялся первый в истории судебный процесс над немецкими военными преступниками и их пособником. Судили трех гитлеровцев (капитана Вильгельма Ландхельда, унтер-штурмфюрера СС Ганса Рица, старшего ефрейтора немецкой тайной полевой полиции Рейнгарда Рецлава) и одного коллаборациониста (водителя "душегубки" М. П. Буланова), виновных в массовом уничтожении жителей города. По приговору суда в присутствии 40 тыс. харьковчан преступники были повешены на Благовещенском рынке.