Среди харьковских городских легенд есть почти забытые. Согласно одной из них, более 200 лет назад над городом нависла серьезная опасность. История эта могла бы начинаться так: "Харьков, конечно же, не Карфаген, но и он мог бы быть разрушен…" Правда, не под натиском вражеских армий, а по вине одной персоны, наделенной неограниченными полномочиями.
Скандальную историю, начавшуюся в 1800 году, пересказал малоизвестный краевед начала прошлого века Иволгин в изданных в 1929 году очерках "Старый Харьков", ссылаясь на мемуариста Цебрикова.
Нынешняя площадь Фейербаха (бывшая Вознесенская, по названию одноименного храма) в начале XIX века была городской окраиной, где чиновные люди, мещане и даже вельможное панство отдыхали на лоне природы.
"Чиновные люди того края делали при сем случае угощения, кои простирались до пресыщения в ядении и питии", - описывал подобные пикники современник.
1 мая 1800 года "торжествовавшие сей майский день чиновные особы, военные и штатские, перессорились и передрались".
Не исключено, что именно удалое состояние отдельных участников увеселительного мероприятия и послужило причиной разразившегося на следующий день грандиозного скандала.
Утром пришедшие для торговли в город молочницы обнаружили на дверях Вознесенской церкви лист с карикатурой на отдыхающих, один из которых грозил кулаком другому. Подпись к рисунку гласила: "Каков поп, таков и приход". Молочницы о находке сообщили паламарю, паламарь – настоятелю Фотиеву… И завертелась бюрократическая машина: дошло до городничего, от городничего до губернатора и так до самого Санкт-Петербурга и лично императора Павла Петровича.
Благородное дело выведения скандальной истории на имперский уровень приписывается слободско-украинскому губернатору Петру Сабурову, который заключил, что юмор злоумышленного и дерзкого характера метит в особу государя императора.
Придав происшествию чрезвычайный характер, император Павел учредил следственную комиссию под началом двух сенаторов: Нелединский-Мелецкий проводил следствие в Харькове, Фирс – в столице. Началось дознание, вошедшее в историю как "Мерзкое следствие по харьковскому гнусному делу".
Молочниц, отца Василия Фотиева и еще одну генеральшу, заподозренную в вольнодумстве, возили в Санкт-Петербург, где их якобы допрашивал сам государь император, после чего священника выпороли, а женщины отделались легким испугом, рассмешив Павла южным говором.
Вместе с сенатором Нелединским-Мелецким в Харьков полетел указ: поставить на площади виселицу и объявить, что ежели до назначенного срока автор пасквиля не отыщется, каждый десятый житель будет выпорот, все население – отправлено в Сибирь, а город – разрушен.
Но царские строгости только разогрели задор фрондеров, к утру пристроивших на виселицу чучело самого государя императора. Здесь-то и начинаются настоящие кошмары горожан. Многие, не дожидаясь худшего, стали разбегаться. Оставшиеся же вместе с епископом Сулимой молились в храмах.
Одну из молитв прервал посланец из Петербурга с депешей. Данный эпизод был описан краеведом Иволгиным со знанием законов создания саспенса.
"Понял Сулима, понял народ, что в этом пакете их судьба. Затаили дыхание, непонятные шепчут слова, дрожь единым током весь собор пронизала… Смелости великой набравшись, силой профессиональной дисциплины, диакон распечатал пакет и громко провозгласил… Манифест о вступлении на престол Александра I".
Дворцовый переворот в столице спас Харьков и харьковчан.
В подтверждение правдивости повествования автор привел два приказа: один - Павла Петровича, второй - Александра Павловича. Они предписывали генерал-майору Кишенскому унтер-офицера не то Мишкова, не то Мишина в первом случае наказать за некую дезерцию кнутом, вырезанием ноздрей и ссылкой на каторгу в Нерчинск, во втором – оставить первое приказание без исполнения.
Это дало повод предполагать, что якобы Мишков-Мишин и был причастен к созданию инсталляции из виселицы и чучела. Но абсолютно достоверными в рассказах о "Мерзком следствии…" можно считать лишь указания городских объектов и лиц, участвовавших в одиозных событиях.
Вознесенская церковь существовала до 30-х годов прошлого века, когда была перестроена под спортбазу, а в 50-х передана под лабораторный корпус Харьковского национального технического университета сельского хозяйства. А в начале XIX века отстроенная по проекту губернского архитектора Петра Ярославского после пожара 1787 года церковь была деревянной с отдельной колокольней. Приход был в основном крестьянским, и до первой половины XIX века церковь оставалась одной из самых бедных в городе.
Отец Василий Фотиев остался в истории Харькова как один из подвижников образования, водивший знакомство с Василием Каразиным. Проезжающий через Харьков император Александр принимал благословение у священника именно Вознесенской церкви, что можно увязать с происшествием 10-летней давности только при очень большом старании.
Петр Сабуров исполнял должность губернатора до июля 1800-го, то есть застал скандал лишь в самом начале.
Епископ Христофор Сулима обустраивал Покровский собор и содействовал развитию только созданного Харьковского университета.
Нелединский-Мелецкий сенаторствовал в Москве, знал Павла с детства, дружил с его фавориткой Нелидовой и пользовался расположением императрицы Марии Федоровны, так что вполне мог возглавить следствие в столь щекотливом деле, касающемся высшей персоны. А вот под именем Фирс среди тех людей, что могли бы занимать сенаторскую должность, известен только один: это князь Сергей Голицын – писатель и меломан, родившийся в 1803 году и получивший прозвище Фирс за отменные манеры и исполнение романсов. Сенатором был его отец Григорий Голицин, на момент описываемых событий пребывавший в отставке.
Генерал-майор Кишенский был шефом гусарского полка, получившего впоследствии наименование Александрийского и дислоцировавшегося в польском городе Калише, а позже - в Самаре.
Цебриков Роман Максимович, уроженец Харькова, упоминаемый и в работах Дмитрия Багалея, прославился в свое время не столько историческими трудами, сколько переводами с иностранных языков. Был избран членом Российской Академии.
С большой долей вероятности можно предположить, что рассказ о "Мерзком следствии…" родился и оформился в окончательном виде под влиянием двух факторов. Павел I обладал повышенным уровнем эгоцентризма. Наиболее яркой иллюстрацией данного качества является фраза императора: "В России лишь тот что-то значит, с кем я разговариваю; и лишь до тех пор, пока я с ним разговариваю" (имеются различные вариации, не меняющие сути). А черный пиар, прекрасно чувствовавший себя и в те отдаленные времена, сформировал образ царя-самодура, закрепленный в массовом сознании анекдотами соответствующей направленности. Широко известен случай отправки Павлом конногвардейского полка с вахт-парада прямиком в Сибирь, хотя и нет данных о том, что некий полк дошел до места ссылки. Анекдот о поручике Киже еще более известен благодаря остроумной повести Юрия Тынянова. Не исключено, что и "Мерзкое следствие по харьковскому гнусному делу" - из таковых. Но впрочем, без подобных легенд не было бы истории. Уберите из нее 300 спартанцев, капусту Диоклетиана и олегов щит, прибитый к вратам Цареграда - она станет скучнее в десятки тысяч раз и не факт, что более правдоподобной.